НИ ДАВНОСТИ, НИ ЗАБВЕНИЯ

К чертовым детям!
На границе Пакистана и Афганистана живет народ, сохранивший уникальную религию и культуру. И это - среди пуштунов, считающихся фанатичными мусульманами

Шесть лет назад, когда мировая война с бен Ладеном еще только начиналась, жители пакистанской Северо-Западной Приграничной провинции настоятельно советовали не тратить понапрасну время на поиски Усамы, а добыть хороший материал, съездив в Кафиристан, что переводится как "страна неверных".

Здесь высоко в горах, на самой границе Пакистана и Афганистана, живут люди, якобы поклоняющиеся дьяволу. Соседи-мусульмане называют этот народ шайтан-бала ("чертовы дети"), хотя и живут с ним в мире.
>"Чертовы дети" (а в особенности женщины) поразительно красивы, да и как иначе, если они - потомки воинов Александра Македонского, больше тысячи лет назад по непонятной причине оставшихся в горах Гиндукуша.

Попасть сюда удалось только сейчас, и это оказалось довольно непростым делом. От Исламабада до долины Калаш (так правильно называется "страна неверных") меньше пятисот километров, но преодолевали мы их почти двое суток.

Несколько забегая вперед, скажем, что, в отличие от затерянных в горах людей, дорога к ним заслуживает гораздо более крепкого эпитета. И назвать ее просто чертовой - значит не сказать о ней практически ничего.

За перевалом Малаканд

Через три часа пути на северо-запад от Исламабада заканчиваются провинция Пенджаб, равнина и хорошие дороги. "Добро пожаловать в страну черных беретов!" - гласит надпись, выложенная камнями на склоне холма, что означает: добро пожаловать к пуштунам, в Северо-Западную Приграничную провинцию.

После относительно легкого перевала Малаканд начинаются заметные изменения рельефа, климата, экономики и даже поведения нашего водителя - пенджабца по имени Аббас.

Дорога, пока еще относительно приличная, петляла по живописной долине, среди невысоких холмов и зеленых пшеничных полей. В Пенджабе стояла 45-градусная жара, здесь - не больше 25.

Изменилась и пища. В придорожном духане вместо острых и пряных блюд, когда из-за обилия специй невозможно определить по вкусу, что именно ты ешь, нам подали простой рис, обычное мясо на шампурах и тарелку с овощами. Водитель спросил разрешения у духанщика, после чего выпотрошил сигарету, смешал табак с гардой (так здесь называют гашиш), изготовив то, что у нас называют "косяком", и с наслаждением закурил.

- Знаете, в принципе я неплохой мусульманин и травкой почти не балуюсь, - объяснил Аббас, - но в такой дороге это не грех. Вообще, 90 процентов жителей этих мест - хорошие мусульмане. Но вот остальные 10...

Эти остальные 10 процентов не давали Аббасу покоя все следующие пять часов пути, оставшиеся до ночлега. Он гнал машину, как сумасшедший, объясняя, что в этих местах по ночам ездить не принято и потому нужно обязательно успеть до темноты. За это время - мы подсчитали - он выкурил пять "косяков", а на вопрос, что он будет делать, если остановит полиция, только махнул рукой.

Стражей порядка здесь действительно немного - разве что вооруженные автоматами бородатые то ли солдаты, то ли полицейские, группами патрулирующие обочины дороги.

Бандитские нападения в этих местах не редкость - машины отнимают, а пассажиров могут взять в заложники, чтобы потом отпустить за деньги.

Торговлю крадеными машинами можно смело назвать важнейшей отраслью региональной экономики: их пригоняют как из других пакистанских провинций, так и из соседнего Афганистана, до которого отсюда рукой подать. Местные цены крайне привлекательны: "Тойоту", стоящую в Исламабаде 15 тысяч долларов, здесь можно запросто купить за 3 и даже дешевле. В каждой нищей деревушке можно увидеть специальные стоянки с новенькими авто. Человек здесь может не иметь достаточно хлеба, но обязательно ездит на собственной машине.

Заправляют этим бизнесом местные "большие люди" (говоря по-нашему, полевые командиры), дом одного из которых мы видели у самой афганской границы. Это настоящий форт, обнесенный каменной стеной с четырьмя башнями по углам.

Полиция ни во что не вмешивается. Мало того, краденые и контрабандные авто здесь даже регистрируют, присваивая какие-то хитрые местные номерные знаки. Половина народа ездит с ними, а половина - вообще без номеров. Зачем? Правда, вся эта вольница заканчивается после перевала Малаканд - в остальной Пакистан на таких машинах стараются не впускать.

До городка Дир мы добрались только к ночи. Жизнь тут замирает с наступлением темноты, поэтому пришлось довольствоваться тем, что предложили в маленькой гостинице с поэтичным названием "Зеленые холмы". После ужина Аббас забил очередной "косяк", а потом запил все это дело нашим виски. Окна номера выходили прямо в ущелье, на дне которого грохотала река. Спалось прекрасно.

Снега Ловари Топ

На следующий день нам предстояла куда более крутая дорога. С раннего утра мы наняли полноприводной "Лэндкрузер" (на обычной машине на перевал высотой 4200 метров над уровнем моря лучше не соваться), за рулем которого сидел молчаливый пуштун Шамсуррахман - местный житель, знающий дорогу как свои пять пальцев.

Проблемы начались уже часа через два. Поток воды, несущийся с гор, размыл то, что здесь называют дорогой - обычную каменистую тропу, жмущуюся к обрыву. Люди выталкивали застрявший в воде джип, а рядом лежал опрокинувшийся набок грузовик, каким-то чудом не улетевший вниз.

В спасательных работах принимали участие экипажи всех машин, стоявших по обе стороны потока. Работали сосредоточенно и спокойно - ни одного грубого слова.

Форсировав реку, сделали два поворота, и перед нами открылась сияющая снежная вершина - перевал Ловари Топ. Тропа петляла настолько круто, что передние колеса джипа то и дело зависали над пропастью, а чтобы разъехаться со встречным транспортом, приходилось пятиться и искать подходящий пятачок, и тогда машины двигались, вплотную прижимаясь друг к другу бортами.

Несколько раз видели следы лавин, как спички ломавших могучие, в несколько обхватов лиственницы. Видели сметенное стихией маленькое село и остатки придорожной харчевни. В одном месте путь преградил провод высоковольтной линии, низко висевший над дорогой. Здесь же стоял и изуродованный грязевым потоком столб, чуть ли не завязанный узлом. Машина с более низкой посадкой прошла бы под проводами, наш "Лэндкрузер" - нет.

Шамсуррахман подъехал поближе, остановился и молча простоял так около минуты, о чем-то размышляя. Затем высунул руку, потрогал провод и поехал дальше. Мы после этого пребывали в задумчивости еще, как минимум, полчаса.

У самой вершины путь преградила настоящая лавина, сошедшая несколько часов назад. Перед многометровой горой снега стояли десятки машин, люди спокойно ждали, когда пригонят технику. Никто не нервничал, многие собирали в пластиковые бутылки талую воду и кипятили чай - ждать предстояло не менее 7-8 часов, а может, и больше.

Мы таким временем не располагали, а потому просто взяли свои вещи и по снегу перешли на ту сторону, а потом спустились с перевала пешком (это больше 10 километров) до ближайшего села, где и наняли другую машину.

Еще несколько часов мы ехали по долине реки Читрал, пока, наконец, водитель не показал на вход в узкое ущелье. Если не знать, то ни за что не догадаться, что там может быть дорога. Тем не менее она там была, и еще через час мы оказались в тесной, с трех сторон окруженной снежными горами, долине. Внизу с ревом несла свои воды вперемешку с камнями река Шихана, а по склонам лепились сложенные из камня дома, напоминавшие кавказские сакли. Дальше дороги не было, ощущение такое, будто забрались на край света. Добро пожаловать в Кафиристан, "страну неверных".

"Мы сами не знаем, кто мы"

Первое время мы жадно вглядывались в лица встречных женщин - искали красавиц. Благо это было нетрудно - в отличие от мусульманок они не закрывают лиц и смотрят прямо в глаза незнакомцу, а тетки постарше - так те вообще здороваются за руку.

Женщины одеваются в длинные черные платья, украшенные яркими лентами, на головах носят что-то напоминающее головные уборы жительниц Прибалтики. Косичек заплетают несколько, одна обязательно должна пересекать лоб.

Что касается мужчин, то их костюм не отличается от пуштунского: длинные рубахи, штаны и берет-паколь на голове.

Лица здесь действительно интересные - часто встречаются светлые волосы и голубые или зеленые глаза, а черты на самом деле напоминают греков с античных скульптур. Увидев 96-летнего старика Сейтамана, мы просто обомлели: вылитый Гомер из школьного учебника.

- Если честно, мы и сами толком не знаем, кто мы и откуда, - сказал школьный учитель Вали Хан. - Хотя чаще всего старики рассказывают о воинах Александра, от которых мы произошли. Греки тоже так считают: их правительство профинансировало обустройство нескольких родников, откуда мы берем воду, сейчас дало деньги на детский сад, да и наша школа построена на деньги греческих студентов и преподавателей.

Школа, где преподает Вали, - начальная, здесь учат только на языке калаш. После ребенок может поступить уже в среднюю школу. Помимо родного языка Вали учит детей урду, английскому и математике. Преподают в школе и географию. Мы показали на карте мира Россию и спросили: может ли кто-нибудь хоть что-нибудь сказать об этой стране? Оказалось, никто. Учитель смутился и сказал, что это, наверное, потому, что мы - первые россияне, попавшие в долину.

Всего калашей - около 3 тысяч человек. Живут бедно, в долине нет ни газа, ни электричества (пара дизельных генераторов не в счет). Ведут натуральное хозяйство: разводят пчел, выращивают орехи, яблоки и абрикосы, сеют горох и пшеницу, разводят скот. Темные и грязные дома топятся по-черному, еда, в основном лепешки, готовится на огне, разведенном прямо на полу.

Мужик, вспахивающий крохотный надел на быке, спросил, откуда мы, удивился и спросил, дорого ли мы заплатили, чтобы добраться сюда из России. Услышав ответ, удивился еще больше и сказал:

- Вы - дураки. Мне бы эти деньги!

- И что бы ты с ними сделал?

- Да трактор бы себе купил - не на этом же пахать!

По ночам в долине темно и холодно. Долгие вечера несколько скрашивал местный, чудовищной крепости, абрикосовый самогон, которым с удовольствием угощались не только мы с неверными, но и местные пуштуны.

Любовь купить нельзя

Если вы захотите жениться на калашской девушке, то вам (это касается как местных жителей, так и чужестранцев) придется заплатить ее родителям довольно большой по местным понятиям выкуп - примерно 60 тысяч рупий, или 1000 долларов. Замужняя женщина, решившаяся ради вас уйти из семьи, обойдется в два раза дороже.

Если женщина ушла с вами, а у вас при этом нет денег, то с вас снимут штаны и повесят на высокое дерево на обозрение жителей всех трех калашских деревень - такой позор не смыть уже до конца жизни.

И самое главное: даже если вы платежеспособны, но при этом не нравитесь невесте, то вам ее не отдадут ни за какие деньги - любовь здесь не продается. Три года назад некий француз по имени Жорж, шесть лет проживший среди калашей и даже принявший их веру, трижды пытался жениться - и все три раза безуспешно. В конце концов Жоржа убили. Говорят, это сделали афганцы - в отместку за вероотступничество. До прихода в долину француз несколько лет жил в Афганистане, где принял ислам.

Другая любопытная деталь калашского быта: в критические дни женщина считается настолько нечистой, что подлежит строгой изоляции. Нам показали специальный дом, где каждая женщина детородного возраста проводит несколько дней в месяц. Узницам бросают хлеб и воду, но входить внутрь запрещено. Нельзя даже прикасаться к ограде дома - тот, кто это сделает, тоже считается нечистым и на несколько дней подлежит изгнанию из деревни.

Прушт аду!

Язык калашей не похож ни на что и на слух не вызывает никаких аналогий. Звучит он примерно так: ау ("хлеб"), ук ("вода"), моч ("человек"), стрижа ("женщина"), сира ("воздух"), чом ("земля"), прушт аду ("добрый день"). Имя Бога-творца звучит как Дезу, что весьма похоже на греческое Деос.

Вообще дьяволопоклонниками и язычниками калашей назвать трудно. Они верят в единого Бога, а дьявола у них вообще нет. Бог награждает за праведную жизнь, он же карает за грехи. Калашский рай весьма похож на все остальные, а ад - это место, где грешник стеснен в передвижениях и регулярно терпит побои.

До недавнего времени калаши клали покойников в открытые ящики и просто оставляли в рощице посреди деревни. Потом из соображений санитарии правительство обязало их предавать усопших земле, но сотни ящиков так и стоят под деревьями. Если бы не кости внутри, все это напоминало бы склад бракованной продукции какой-нибудь тарно-картонажной фабрики.

Перед погребением покойника несколько дней держат в специальном помещении, где справляют поминки всей деревней. Здесь тоже режут козлов, причем кровь из перерезанного горла животного должна наполнить прикрепленные к стене специальные сосуды - тогда усопшего ждут все блага загробной жизни. Стены капища украшены примитивными рисунками - главным образом изображениями животных, людей и деревьев. Встречаются и вовсе эклектичные рисунки, например, полумесяц со звездой Давида внутри, значения которого нам так никто и не объяснил.

Каждый год калаши отмечают несколько праздников - все они связаны со сменой времен года. На площадях посреди деревень устраиваются танцы - один из них женщины исполнили специально в честь нашего приезда.

Однако официального главы общины у калашей нет. Как нет у них и священнослужителей. Каждый молится сам, для этого есть специальное место - площадка с жертвенником, где режут козлов, кровью которых окропляют алтарь, украшенный четырьмя лошадиными головами.

Головы лошадей частично отбиты. "Это сделал кто-то из местных мусульман, считающих нас дьяволопоклонниками, - уверен Вали Хан. - Если мы узнаем, кто это, то виновный будет предан суду. Вообще, проблем с соседями у нас нет, иногда только муллы-фанатики пытаются наезжать, но правительство нас защищает. А так мы обязательно приглашаем соседей-мусульман на все наши праздники и даже поминки. И они всегда приходят".

Приносить жертву можно лишь по серьезному поводу, например, прося защиты или помощи в разрешении проблемы. Нельзя, например, просто так прийти и попросить чего-то - такая молитва не будет услышана. Молящиеся не обращаются к Дезу напрямую, только через посредников, в роли которых выступают дехары - нечто среднее между святыми и шаманами. Старики говорят, что дехаров у калашей больше не будет, потому что они возникают только из среды онжишта - чистейших людей, которых тоже больше нет. Все смешалось в ущелье.

Сейчас в долине Калаш живет достаточно много мусульман, и это не только пуштуны, но и калаши, добровольно принявшие ислам.

Когда-то дехары устраивали между собой состязания и выбирали сильнейшего. Последний из них, Будок, умер 45 лет назад. Рассказывают, что во время состязаний он вошел в источник, бьющий из скалы, прошел по туннелю через гору и вышел через водопад в другом ущелье. Будок же незадолго до смерти предсказал, что вскоре в Афганистане начнется война, которая никогда не закончится.

Возможно, впрочем, что дехары существуют до сих пор, просто о них предпочитают не говорить с чужаками. У калашей до сих пор практикуется колдовство. Можно прийти к некоторым из знающих стариков и попросить вознести специальную молитву с просьбой покарать обидчика. Приносится в жертву козел, и вскоре после молитвы объект умирает. В случае же если кто-то пытается убить невиновного, умирает он сам.

Об этом нам на полном серьезе поведал другой школьный учитель, Анис. Он же рассказал совершенно жуткую историю о том, как некий человек, у которого пропала ценная вещь, попросил покарать вора. Вскоре у него умер сын, который, как выяснилось, и оказался виновным в краже.

При желании здесь можно узнать и будущее - как свое личное, так и целых государств и народов. Для этого опять же приносится в жертву козел, и специальный человек - ашжиау ("смотрящий на кость"), рассматривая плечевую кость животного, может в подробностях увидеть на ней все, что вас ожидает.

Поначалу мелькнула было мысль: купить козла и попросить смотрящего погадать. Потом подумалось, что перед дорогой, одни воспоминания о которой вызывали дрожь, лучше этого не делать. К тому же гадание, согласно всем мировым религиям, грех. Да и козла жалко.

Бахтияр Ахмедханов,

Источник Московские новости- №19 за 2007 год (18.05.2007)