НИ ДАВНОСТИ, НИ ЗАБВЕНИЯ

Человека можно и нужно защищать на дочеловеческом, животном уровне. Тело - вот рубеж. Что его нужно защищать, тривиально, что только его можно защищать - часто провозглашается, редко осуществляется, ещё реже понимается. Сжечь человека - человеческое тело - за книгу, за мысль, это ещё двести лет назад было нормально. Посадить человека за мысль нормально и в наши дни, а ведь сажают - тело. Ребёнку дают подзатыльник - чтобы вырос человеком. Но каждый подзатыльник придавливает человеческое и высвобождает животное.

В конце концов, штраф за кощунство (теперь это называют "оскорбление религиозных чувств") - тот же подзатыльник. Ведь штраф меняет телесную практику человека, который должен заработать дополнительные средства. Да и сама угроза - перестань говорить или показывать то-то, а иначе - есть угроза телу. Нормально-то как: тебя оскорбили - оскорби. Словом оскорбили - оскорби словом.

Тебе кажется, что унизили твоего родственника, твою жену, твоего мужа, твоего Бога - унижай, пожалуйста, в ответ. Но - симметрично. Оскорбили словом - не отвечай телом. Оскорбили картинкой - не отвечай пощёчиной. Так ведь нет - для того и обращаются в суд, для того и прибегают к помощи государства - то есть, физической, телесной силе - чтобы на словом ответить не на словесном уровне, а на телесном. Причина очевидна: в так называемом "оскорблённом" тело взяло верх над человеческим, животное - над духовным.

Многие люди согласятся, скорее всего, что было бы неплохо не решать вопросы идей и духа при помощи физической силы в разных её формах, от штрафа до ареста. Однако, заметят, что мир станет хуже: без страха физического наказания люди превратятся в бесконечно кричащих, оскорбляющих друг друга словами, картинками, статьями и т.п. субъектов. Стадо. Анархия. Ужас, ужас, ужас.

Такой жуткий прогноз был бы справедлив при условии, что человек есть не человек, а волк. Но разве это не высочайшее оскорбление? К тому же, просто неправда - и с точки зрения науки, и с точки зрения религии, и с точки зрения практики, как телесной, так и духовной. Человек становится волком, когда пытается регулировать другого человека. А если не давать регулировать, мы довольно быстро возвращаемся в человеческое состояние. Свобода от власти творит чудеса - особенно, когда у меня нет власти кого-либо наказывать, физически, при помощи силовичков разных родов.

В современном мире "вседозволенности" (там, где она действительно есть, то есть уж во всяком случае, не в России и в Бресте, а левее) оскорблений, вражды и прочих нехороших излишеств во много раз меньше чем в мире репрессивном, архаичном, патриархальном. Только в репрессивном мире подавляют не только свободу, но и информацию, поэтому там слёзы избитых и замученных остаются невидимыми, не попадают на страницы газет и в протоколы. А в свободном мире и одна слезинка ребёнка громко аукается. В России же аукается лишь то, что начальство соблаговолит пустить в ауканье.

Самый простой, классический пример оскорбления, золотой эталон, который постоянно выставляют как высший аргумент противники свободы слова: "А вот если твою мать оскорбят? Ты что же, стерпишь?"

Во-первых, конечно, можно и нужно стерпеть. Терпение придумано - во всяком случае, Богом - как раз на такие случаи. Когда терпят то, что легко терпеть - это не терпение, а развлечение, в крайнем случае, тренировка.

Во-вторых, когда оскорбляют мать, нужно прежде всего подумать: "А что такого я сделал, что оскорбляют мою мать?" У каждого преступника, знаете ли, есть мать...

В-третьих, если совесть абсолютно чиста, то зачем пачкать её яростью, гневом, раздражительностью? Можно себе представить преподобного Серафима Саровского, который начинает с клюкой гоняться за мерзавцами, оскорбляющими его мать или даже Господа Иисуса Христа? Или даже не с клюкой, но идущего в суд подать заявление на богохульников? Не тем преподобный занимался, не тем, за это его и почитали, и почитают. А кто в суд ходил, тот революция выходил.

Вне счёта - самое главное, то, что можно сказать лишь верующим. (В суд подают, кощунства видят там, где их нет, расправой угрожают - неверующие, пусть даже и в церковных облачениях). Всё можно стерпеть, даже настоящее кощунство, настоящее оскорбление, можно даже стерпеть, когда хулится Имя Христово, и только одного нельзя стерпеть - когда не прославляется Имя Божие. Человек способен прославлять Бога. Но у Бога нет тела, почему всякое идолопоклонство грех. Можно прославлять лишь Имя Божие. "Лишь"!!! Ничего более человеческого быть не может, как сказать "Слава Богу!", сказать и телом, и душой, и духом "Благословен Бог наш!". Всякие же иски и всякая инквизиция свидетельствуют о полном угасании благоговения у тех, кто претендует защищать Бога. Они тратят время, которое должно быть уделено прославлению Бога - а это всё время, какое есть - на судебные заседания, на составление обличительных бумаг, на ругань и высокомерные поучения.

Кто гоняется за иконоборцами, тот унижает иконы, опуская их до положения идолов. Ведь этот человек так же не верит в то, что Бог Сам справится с иконоборцами, как чекисты не верили в то, что революция сама справится с контрреволюционерами. Коммунисты насилием немного помогали коммунизму, идолопоклонники насилием немного помогают Богу. Пытаются помочь. Но даже эти попытки не мешают Богу оставаться незапятнанным глупостью и жестокостью ханжей.

Ах да - где же тут "новое о Христе"? А что новое о Боге есть новое о Христе - непонятно? А что милосердие Божие - новость, во всяком случае, в России и во всём мире среди ханжей - разве не так? А что Имя Христово, состоящее из каких-то ничтожных звуковых колебаний, которое можно произнести - такое же невероятное явление, как Тело Христово - из ничтожных людей, - это всего лишь "хорошо забытое старое"? Да не было пока ещё настоящего почитания Имени Божия, и менее всего Имя Божия защищали те, кто поклонялся ему механически и кулаки в ход пускал, чтобы "защитить". Так ведь это ещё наивные имяславцы кулаки в ход пускали, а нынешние защитники небесного отечества пускают в ход государственную машину во всём её позорном великолепии.

РАЗНОЕ

ДЕКОНСТРУКЦИЯ ЛЮДОЕДСТВА

Замечания на анализ милитаристской риторики Натаньяху пока сводятся к: «А что конструктивного Вы можете предложить?» Слабость этой фразы в том, что она – проверенное оружие большевистских демагогов. Мощное оружие, перед которым умолкали диссиденты и шавки всех сортов. Правда, умолкнуть их заставляла не столько эта фраза, сколько некоторые особые мероприятия, но мероприятия проходят, а фраза остаётся.

Обычная речь описывает мир, милитаристская речь создаёт альтернативный мир. В этом мире главная проблема – как защитить (себя, свои идеалы, своих  любимых людей и просто ближних). Милитаризм никогда – во всяком случае, в последние несколько столетий – не говорит о завоевании, он всегда говорит о защите. Защита эта «конструктивна» - она конструирует мир, в котором нет источника опасности. Это фиктивный мир, конечно. Даже если можно было бы устранить все внешние источники опасностей (арабов, чеченцев, китайцев, мусульман, марсиан, американцев, велосипедистов), остаётся вероятность, что тебя отравит жена, всадит нож в спину сын и задушит подушкой дочь. «Враги человеку домашние его» сказано Евреем о евреях, между прочим, но наблюдение-то универсальное.

Идеальный мир милитариста является мирным пространством, объёмом – но не миром как таковым, не местом, где живут разнообразные люди. Милитарист добивается мира как отсутствия опасности, очищая мир от людей, несущих в себе угрозу. Угроза же – в инаковости. Араб не такой, как еврей. Капиталист не такой, как рабочий. Кулак не такой, как крестьянин. Пожалуй, только на последней фразе даже неискушённый взгляд спотыкается. Почему это кулак – не крестьянин? Вот если не кулак – тогда, пожалуй, не крестьянин, а лодырь. А кулак крестьянин. Да и капиталист – работает не меньше рабочего, как ни трудно в это поверить тем, кто знаком с миром капитала по голливудским фильмам и романам Золя.

На вопрос милитаризма: «А какую альтернативу войне Вы предлагаете?» надо жёстко отвечать: «Войне альтернативы быть не может». Война - не вариант. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Точно так же надо реагировать на вопросы: «Какую альтернативу групповому изнасилованию Вы предлагаете?» «Какую альтернативу воровству?» «Идолопоклонству?» Конечно, можно предложить «честную жизнь», «праведную жизнь». Но честная жизнь – не альтернатива воровству, а просто жизнь, бесконечно разнообразная, содержащая внутри себя массу приключений, неисчерпаемую новизну.

«Праведная жизнь» - не альтернатива «греховной жизни» как живой человек – не альтернатива фотографии. Так и мир – не альтернатива войне, а просто норма. Вот внутри этой нормы и надо искать решения. Они там есть. Решения вообще всегда – внутри нормы. Если ситуация ненормальна, это не означает, что ненормально и решение. Напротив: чтобы ситуация нормализовалась, нужно и решения искать в пределах нормы.

Применительно к проблеме Израиля, первое, что необходимо, - понять, что это нормальная проблема. Милитарист начинает с утверждения, что налицо проблема исключительная, уникальная – так вот нет. Создание этнических государств, якобы реализующих «право наций на самоопределение» - очень локальный исторический феномен. Это особенность ХХ века, побочный продукт развития свободы личности. Побочный и трагичный изначально, потому что «право наций на самоопределение» есть лишь исторически сложившаяся форма борьбы личности за свободу, когда требовать свободы лично себе ещё не решались, а своему «народу» - вполне. Этот вопль личности привёл развалил в ХХ веке огромные империи - развалил изнутри, потому что к свободе от империи стремилась и личность англичанина, не только индуса, и даже англичанина более, чем индуса.

Империи, умерев, оставили после себя несколько десятков этнических государств, из которых Израиль – лишь одно. Вся Африка, вся Евразия усыпаны такими государствами. Право на существование они имеют, права на войну – не имеют. Как и все прочие государства. Война не есть право (впрочем, это понятно), война не есть долг (вот это уже не столь понятно), война есть преступление.

Проблемы существования государства «самоопределившейся нации» разные по форме, но одинаковы по существу: национальное противоречит личному. Национальное еврейское противоречит личному еврейскому, не национальному арабскому. То же самое относится к тутси, хуту, вайнахам, пуштунам, украинским русским, русским евреям, американским русским и украинским евреям и т.п. Это противоречие скрытое, но оно бесконечно существеннее политически, как противоречие между двумя национальными проектами. Национальное израильское и национальное палестинское конфликтуют ярко, но этот конфликт решить легче, чем конфликт между национальной идеей Израиля и тем евреем, которого эта национальная идея использует в своих целях.

Конфликты «национально самоопределившихся» государств с внешним миром разнообразны, а способ решения этих конфликт единообразен. Это – диалог и переговоры. Именно этот способ милитаризму наиболее неприятен. Милитаризм заявляет, что те, кто стремится к миру, используют переговоры только для полной сдачи позиций. «Мир любой ценой» - то есть, ценой исчезновения, гибели, саморазрушения. Евреи исчезают, арабы занимают их место, - так издевательски представляет милитаризм идеал своих противников. Да нет, это идеал милитаризма, только вывернутый: арабы исчезают, евреи занимают их место. Ко всякому другому милитаризму, конечно, это тоже относится. «Чеченцы исчезают…» «Тутси исчезают…» «Латиносы исчезают…»

Переговоры решают проблему двумя путями. Во-первых, в ходе переговоров создаются решения. Не обнаруживаются, заметьте, а именно создаются. Только у военных есть готовые решения, сводящиеся к убийству. Но это же псевдорешения. Во-вторых, в ходе переговоров просто совершается то, ради чего переговоры затеваются – жизнь, общение. Слово «общение» вызывает у военного оторопь, а то и аллергию. Армия есть антикоммуникативный социум. Общение главный враг военного. Его «коммуникации» направлены на уничтожении коммуникации, они всегда – внутренние. Так речь шизофреника всегда – себе под нос.

Понятно, что противник милитаризма не только не может ничего утверждать «конструктивно», «позитивно», но и не имеет на это право. Решения должны вырабатывать те, кто конфликтует, а не посторонние. Посторонние могут лишь указать, где бесполезно искать решения. Если людоед собирается зажарить своего пленника и просит совета, солить его до обжаривания или после, наблюдатель не имеет права давать совет, а обязан призвать освободить пленника. Конфликты между «нациями» более запутанны – тут каждая сторона одновременно и людоед, и пленник. Тем более, освобождение остаётся моральным долгом обех сторон, хотя освобождение – не конструктивное решение, а лишь его предварительное условие.

Людоедство сводит пространство выбора к «я съём или меня съедят» («я» может быть замаскировано тем или кем, что для человека является главной собственностью, символом себя – землёй, ребёнком, женой).

Ты против войны? Значит, ты желаешь мне смерти! Это – религиозная вера, а не рациональное рассуждение (впрочем, и не демагогия, хотя формально это именно софизм и нарушение правил построения силлогизма).

Милитаризм настолько нелеп, что пацифисты должны бы плеваться от ярости, а ведь не плюются, обнаруживая невероятную кротость. Впрочем, причина не в какой-то особой кротости пацифистов, а в древности милитаризма. Нелепость, которая длится тысячи лет и преобладает в умах миллиардов людей, - это, знаете ли, не кот чихнул. Тут надо, скорее, изумляться, что в конце концов эта нелепость трескается и истоньчается. Удивительно не то, что человек, смотрящий на мир сквозь оптический прицел эгоизма, трусости, агрессивности, видит очень мало и очень своеобразно. Удивительно, что хотя бы малая часть человечества способна иногда отрываться от оптического прицела.

Превращение воды в вино – меньшее чудо, чем превращения милитариста в нормального человека, перед которым не одна дорога – на фронт, а тысячи дорог, да плюс к этому ещё тысячи дорог, которые предлагает ему другой человек, бывший враг. Так ведь совершается же это чудо, и появляются на месте одного единственного – военного – «варианта смерти» - бесконечно умножающиеся творческие возможности и варианты жизни.

СВЯТЫЕ

Оберт (Автберт) Камбрайский (669). Имя происходит от древненем. "ауда” - "ладение” и "берахт” - "знаменитый” ("знаменитый владениями”). Родственник и придворный франкского короля Дагобера, в 633 г. ставший епископом Камбре на севере Франции. Часть его мощей с 10 в. в Магдебурге, а часть в 1915 г. в церкви свв. Жери-и-Обера в Камбре. Покровитель пекарей. Память 13 декабря.

Яков Кротов http://www.krotov.info/